Мое педагогическое кредо воспитателя эссе: Эссе «Мое педагогическое кредо»

Эссе «Мое педагогическое кредо»

Эссе Мое педагогическое кредо | Материал:

Эссе «Мое педагогическое кредо»

                                                                  «Лучшее воспитание -это воспитание в      

                                                                    в детях   добра на основе искренних

                                                                    человеческих отношений».

В.М Бехтерев

Среди из тысячи профессий, моя профессия очень нужная, привлекательная и непростая. Но каждый человек должен выбрать ту, которая соответствует его природным способностям и наклонностям, т.е  найти свое призвание. Я всегда любила детей и мечтала стать воспитателем.

Воспитатель – это первый, после мамы, учитель, который встречается детям на их жизненном пути. Для меня моя профессия – это возможность постоянно находиться в искреннем, всё понимающем и принимающем мире детства, в ежедневной, а подчас и ежеминутной стране сказки и фантазии. И невольно задумываешься о значимости профессии воспитателя, когда видишь в распахнутых, доверчивых глазах детей восторг и ожидание чего-то нового, ловящих каждое моё слово, мой взгляд и жест. Глядя в эти детские глаза, понимаешь, что ты нужна им, что ты для них целая вселенная, поддерживаешь их своей любовью, отдаёшь тепло своего сердца.

Воспитатель постоянно должен совершенствовать свое мастерство, используя достижения педагогической науки и передовой практики. Идти вперед, осваивать инновационные технологии, нетрадиционные методики, но и не должен забывать доброе старое, веками сохраняемое народом, например, устное народное творчество. Необходимы разнообразные знания, чтобы удовлетворять любознательность современного ребенка, помогать познавать окружающий мир. Воспитатель не только организует работу детского коллектива в целом, но и формирует личные взаимоотношения детей между собой, в общении с взрослыми, и вообще с окружающим маленького человека миром. Нельзя забывать и самого главного в работе воспитателя детского сада – это его ответственность за каждого ребенка. Именно он следит за тем, чтобы в жизни ребёнка не было разбитых коленок и носов, и чтобы каждое пребывание в саду доставляло ему нескрываемое удовольствие и желание идти на «работу» с большим нетерпением!

Наверное, неслучайно судьба распорядилась так, что окончив педагогический университет, я стала воспитателем. Всю свою любовь, душевное тепло и ласку вот уже почти 4 года я дарю тем, кто не умеет хитрить и притворяться, чьи мысли чисты и неприхотливы — моим воспитанникам. Чтобы я делала без детских горящих глаз, детского смеха, без ста вопросов «почему»?

Детский сад — это мой второй дом, в котором меня ждут, любят, ценят, в который я спешу с интересными идеями, с хорошим настроением. Именно общение с детьми подтолкнуло меня получить высшее педагогическое образование,посмотреть на мир другими глазами: понять глубже ранимую детскую душу,привить детям простое человеческое: толерантность и эмпатию по отношению к людям.

Работая в детском саду, не перестаю удивляться, насколько разные все дети, интересные, забавные, удивительно умные, умеющие своими рассуждениями, умозаключениями, поступками поставить задачу передо мной или любым взрослым. Каждый ребёнок уникален в своём роде, каждый из них и талантливый художник, и пытливый наблюдатель.

Необходимые качества современного воспитателя – терпеливость, доброжелательность, толерантность, начитанность, эрудированность, ведь воспитателю приходится работать не только с детьми, но и с родителями.

Я старалась относиться к своим маленьким подопечным так, как я хотела, чтобы окружающие относились к моим детям. В своей работе я стремлюсь спланировать день так, чтобы детям некогда было скучать.Воспитателю приходится выступать в разных ролях: он для детей и учитель, который всё знает, всему учит, и товарищ по игре, и вторая мама, которая всё поймет и поможет в трудную минуту.

Я стараюсь быть для детей другом, к каждому найти свой подход, понять индивидуальность каждого, чтобы не только дать им новые знания о жизни, но и воспитать положительное отношение к окружающему их миру, к самому себе. И надеюсь, что мои воспитанники вырастут грамотными, образованными и достойными людьми. Ведь начало в жизнь детям дают родители, но сделать второй шаг помогаю им я — воспитатель.

Одним из важных направлений моей профессиональной деятельности является использование пальчиковых игр. Подобные игры всегда увлекают детей, раскрывают знания в разных областях, развивают моторику, заряжают бодростью, поднимают настроение.

Занимаясь с детьми я использую в своей работе самые разнообразные методы

 и формы. Чтобы превратить свои занятия в увлекательный творческий процесс и заинтересовать детей, я стремлюсь в своей работе чаще использовать игрушку в качестве ведущего, включать музыку, загадывать загадки, устраивать сюрпризный момент, а также мотивирую детей художественным словом. Дети оживляются, начинают принимать активное участие в непосредственной образовательной деятельности. Всегда стараюсь разговаривать с детьми вежливо и ласково и слежу, чтобы и они так же общались между собой.

Свою профессию я люблю и с удовольствием прихожу на работу, где каждый день дарю детям любовь, внимание и заботу. И чувствую, что дети отвечают мне тем же. «Каждый ребёнок – это сосуд который нужно наполнить любовью». Я думаю, мне удалось подобрать заветный ключик к каждому детскому сердечку. Важно, что они мне доверяют и с удовольствием каждый день идут в детский сад.

Я считаю это одним из главных критериев оценки своей профессиональной деятельности!

Дети — цветы жизни! И как приятно, что они окружают меня и на работе, и дома. Ведь нет большего счастья, чем ощущать себя нужной детям.

Педагог- он вечный созидатель.

Он жизни учит, и любви к труду.

Я педагог, наставник, воспитатель,

За что благодарю свою судьбу.

Воспитатель для меня – это призвание, это — состояние моей души. Выбранная мною профессия, заставляет меня все время двигаться вперёд, искать и находить что-то новое, развивать свои творческие способности, даёт возможность окунуться в атмосферу счастливого Детства.

Профессия, выбранная мною очень важна и нужна. Воспитание настоящего человека- это мой маленький вклад для развития нашего общества. В современном мире есть такая профессия, которая  нас вместе с нашими воспитанниками учит быть прекрасными, чуткими людьми.  Конечно же мне повезло, что я воспитываю  наше будущее поколение.

Джон Дьюи: Мое педагогическое кредо

«Мое педагогическое кредо» Джона Дьюи — это его декларация убеждений относительно образования и того, каким, по его мнению, должно быть образование. Дьюи намеревается произвести впечатление на свою аудиторию, разбив свое кредо на разделы, соответствующие официальному заявлению. Дьюи явно хочет, чтобы читатели поняли важность того, что он утверждает. Эти разделы разбиты на то, что он перечисляет как пять статей, что помогает передать не только ощущение авторитета, но и важности. Смысл в том, чтобы дать элементарный набросок, состоит в том, что Дьюи стремится к тому, чтобы его воспринимали всерьез не только как педагога или философа, но и как человека, заинтересованного в жизни общества. Хотя аудитория, которая читает эту работу, может быть в первую очередь педагогами и учеными, кажется очевидным, что Дьюи пишет всем: все общество заинтересовано в будущем и образовании, поэтому педагогика и институт образования являются ключевыми. Чтобы убедить эту аудиторию, Дьюи использует несколько риторических приемов, таких как его плоский тон, полисиндетон, повторение и утверждение убеждений в отношении образования, чтобы эффективно убедить своих читателей задуматься о принятии его идеалов.

Джон Дьюи намеревается утвердить свои идеалы первым в названии своей статьи «Мое педагогическое кредо». Из этого названия сразу следует понять, что его работу следует воспринимать как систему убеждений. Получив степень доктора философии в Университете Джона Хопкинса, прежде чем он начал преподавать в Мичиганском университете, а затем получил должность в Чикагском университете, возможно, нет лучшего авторитета в вопросах, связанных с образованием и педагогикой, чем Дьюи. Однако его стиль письма или голос не сразу авторитарны. Наоборот, несмотря на то, что на его письмо было затрачено много энергии, его тон кажется почти плоским, а его словесность выражена с большой долей амбивалентности. Например, начальное предложение гласит: «Я считаю, что всякое образование происходит благодаря участию человека в общественном сознании расы». (Дьюи 460). Структура довольно размеренная, как будто намерение состояло в том, чтобы установить авторитет, что и делает предложение, но энергия, стоящая за утверждением, скучна. Этот эффект может быть произведен выбором слов, который использует Дьюи. В этом примере используемый выбор — например, обращение к ученику как к «индивидууму» и к обществу как к «расе» — формален до такой степени, что он бесстрастен и лишен какой-либо сентиментальности. В каком-то смысле это кажется несовместимым с его темой, поскольку образование детей, как правило, вызывает некоторое представление об ожидаемой заботе, но Дьюи предпочитает писать статью, которая убеждает через этос, то есть его слова предназначены для обращения в качестве руководства. к способам обучения, а не к эмоциям или логике. Дьюи ясно дает понять, что он против всех форм сентиментализма, поскольку он заявляет, обсуждая метод: «Я считаю, что наряду с мертвенностью и тупостью, формализмом и рутиной нашему образованию не угрожает большее зло, чем сентиментализм» (469).). Из этого можно сделать вывод, что Дьюи поддерживает плоский тон, пытаясь устранить сентиментальность и убедить, предлагая то, что могло бы быть, а не то, что есть. Возможно, его намерение состоит в том, чтобы читатель сосредоточился на том, что передается, а не на том, кто пишет слова. Если Дьюи выбрал приглушенный тон, то это потому, что он помогает избавиться от срочности или раздражения, позволяя читателям замедлиться и вникнуть в его утверждения. Его амбивалентность работает на создание отношения возможности, предназначенного для обращения не только к школьным учителям, преподавателям колледжей, администраторам образования и тем, кто трудится в академических кругах в качестве реформаторов, но и к родителям детей школьного возраста, учащимся, поступающим на учебную программу. и налогоплательщик, поддерживающий образование.

В своей попытке обратиться к этой широкой аудитории Дьюи, похоже, предпочел взвешенный подход в целях обучения. Он начинает с пространных абзацев в первой статье, хотя использование им сложных приговоров — полисинтетических структур — наиболее заметно в третьей статье, поскольку Дьюи, похоже, хочет подчеркнуть свои убеждения. Это создает эффект более медленного, более впитывающего способа чтения. Это можно увидеть, когда он заявляет: «Поэтому я считаю, что истинным центром соотношения школьных предметов являются не наука, не литература, не история, не география, а собственная социальная деятельность ребенка» (Дьюи 463). Здесь использование полисиндетона создает эффект паузы между чтением каждого перечисленного предмета, впитывая то, что не является «центром корреляции», прежде чем, наконец, сосредоточиться на том, чем он должен быть. Поступая так, Дьюи предоставляет подробный список предметов, которые скорее бесполезны для молодых учащихся, и он подчеркивает это с помощью риторических приемов, чтобы привлечь внимание в попытке провести черту на песке смелых реформаторов и поставщиков образования. наизусть перешагивать.

Как только Дьюи установил эти сложные предложения и более длинные абзацы в первой статье, его размеренный подход становится очевидным, так как абзацы становятся короче, а предложения легче понять. Поскольку Дьюи уже навязал поглощающий способ чтения, он привлек внимание читателя и теперь использует повторение, чтобы создать более содержательный, авторитетный стиль письма. Хотя все его абзацы в первой статье начинались со слов «Я полагаю», большая длина каждого абзаца не позволяла сделать его особенно заметным как повторение. Во второй статье и далее абзацы становятся намного короче, некоторые из них содержат только одно предложение. Эффект — сильное чувство повторения, которое создает более сильное представление о его убеждениях и более сильное чувство потери, если эти убеждения не совпадают с тем, что читатель видит в обществе. В чем-то похожий эффект ощущаешь, слушая речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта». Используя это повторение, Дьюи также использует каждое утверждение как строительный блок для следующего. Например, он говорит: «Я считаю, что эти интересы следует рассматривать как показывающие состояние развития, которого достиг ребенок» в виде одного абзаца, за которым следует: «Я считаю, что они предсказывают стадию, на которую он вот-вот вступит». (468). По использованию местоимения «они» становится ясно, что одно утверждение опирается на другое, несмотря на то, что оно написано отдельными абзацами. Результат такого большого количества повторений заключается в том, что каждое из его утверждений, поскольку они строятся друг на друге, все же должны быть тщательно рассмотрены в отдельности. Таким образом, каждый абзац в его статье является заявлением сам по себе, и его можно было бы почти назвать его максимами в рамках этого вероучения. Поскольку вся его статья разбита на пять разделов, а каждый раздел разбит на несколько абзацев, было бы легко пересказать его работу, как пересказывают закон, где можно было бы сказать: «в статье четвертой, параграфы шесть», и любой мог бы найти его конкретную идею так же легко, как с помощью любого справочного материала. Таким образом, Дьюи использовал повторение как средство создания воздействия и чувства организации, чтобы создать кредо в прямом смысле этого слова. Он одновременно является руководящим в своих принципах и полностью систематическим.

Использование риторических приемов в книге Джона Дьюи «Мое педагогическое кредо» представляет собой наглядный пример того, как хорошо продуманный стилистический выбор может быть использован для создания желаемого эффекта на аудиторию. Благодаря осторожному использованию плоского тона для создания чувства духа и размеренному стилю письма, в котором используются сложные предложения с полисинтетической структурой, Дьюи удается контролировать то, как его работа читается и воспринимается. Выработав ритм чтения, он сокращает абзацы, чтобы привлечь внимание к повторениям, создавая большее впечатление от каждого сделанного им утверждения. Делая это, Дьюи предлагает читателям увидеть и понять образование в новом свете. Если бы Дьюи просто писал для узкой аудитории, он, возможно, использовал бы более широкие, педагогические термины. Вместо этого он создал статью, которая предлагает непрофессионалам — родителям и будущим ученикам — взглянуть на образование через другую призму: ту, которая открывает учащегося миру.

Мое педагогическое кредо Джона Дьюи —

4.6k

Просмотров

FacebookTwitterПодписаться

на Терри Хейк

Во что верил Джон Дьюи?

Несмотря на то, что учителя были известны своей работой в области образования (он был профессором философии в Колумбийском университете с 1904 по 1930 год), он также был психологом и философом, который интересовался управлением и социальным улучшением и рассматривал государственное образование как важнейший компонент функциональная демократия.

С философской точки зрения он был прагматиком и инструменталистом, который считал, что «истинность» «вещи» значит меньше, чем полезность и эффект этой вещи. (Я много пишу об этом — например, в «Какая связь между качеством и эффектом?» . ) , например, но вы сами читали идеи? Если нет, то Демократия и образование (1916) является центральным элементом его философии образования, но в 1897 году он написал статью для «Школьного журнала» под названием «Мое педагогическое кредо», эссе, построенное вокруг утверждений «Я верю…», которые описывают, что школа «является» и что она должна «делать» ( то, что мы часто изучаем — например, в «Характеристики хорошей школы», ).

Что сделал Джон Дьюи для образования? Хотя его вклад слишком широк, чтобы осветить его во вступлении к одному из своих эссе, одна из самых важных вещей, которые Дьюи сделал для образования, — это подтолкнуть его к тому, чтобы поставить под вопрос само себя — свои мотивы, модели и результаты деятельности человека. Таким образом, Дьюи можно считать одним из пионеров прогрессивного преподавания и обучения. Чтобы полностью понять значение этой работы, нам нужно погрузиться в образование рубежа веков в конце 1800-х и начале 19-го века. 00с. Контекст — это все, конечно. Сила такого рода идей заключается в их контрасте с преобладающей мыслью. Как только это мышление будет принято, оно станет менее интересным, потому что оно выполнило свою работу: изменило наше отношение к образованию.

Итак, ниже полный текст «Мое педагогическое кредо» Джона Дьюи.

Мое педагогическое кредо

Джона Дьюи

Школьный журнал vol. 54 (январь 1897 г.), стр. 77-80

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ. ЧТО ТАКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Я считаю, что всякое образование происходит благодаря участию индивидуума в общественном сознании расы. Этот процесс начинается бессознательно почти с самого рождения и постоянно формирует силы индивида, насыщая его сознание, формируя его привычки, воспитывая его идеи и пробуждая его чувства и эмоции. Благодаря этому бессознательному воспитанию человек постепенно начинает разделять интеллектуальные и моральные ресурсы, которые человечество сумело собрать воедино. Он становится наследником накопительного капитала цивилизации. Самое формальное и техническое образование в мире не может безопасно отойти от этого общего процесса. Он может только организовать это; или дифференцировать его в каком-то определенном направлении.

Я считаю, что единственное истинное образование достигается через стимуляцию способностей ребенка требованиями социальных ситуаций, в которых он оказывается. Благодаря этим требованиям он побуждается действовать как член единства, выходить из своей изначальной ограниченности действий и чувств и воспринимать себя с точки зрения благополучия группы, к которой он принадлежит. Благодаря реакциям других на его собственные действия он узнает, что они означают в социальном плане. Ценность, которой они обладают, отражается в них. Например, благодаря реакции на инстинктивное лепетание ребенка ребенок узнает, что означают эти лепетания; они превращаются в членораздельный язык, и таким образом ребенок знакомится с консолидированным богатством идей и эмоций, которые теперь суммируются в языке.

Я считаю, что этот образовательный процесс имеет две стороны – психологическую и социологическую; и что ни одно из них не может быть подчинено другому или пренебрегать им без последствий. Из этих двух сторон психологическая является основой. Собственные инстинкты и силы ребенка доставляют материал и дают отправную точку для всякого образования. За исключением тех случаев, когда усилия воспитателя связаны с какой-либо деятельностью, которую ребенок осуществляет по собственной инициативе, независимой от воспитателя, воспитание сводится к давлению извне. Оно может, правда, давать определенные внешние результаты, но нельзя назвать его действительно воспитательным. Таким образом, без понимания психологической структуры и деятельности личности воспитательный процесс будет случайным и произвольным. Если она совпадет с деятельностью ребенка, она получит рычаг; если этого не произойдет, это приведет к трению, или распаду, или аресту детской природы.

Я считаю, что знание социальных условий, современного состояния цивилизации необходимо для того, чтобы правильно интерпретировать способности ребенка. У ребенка есть свои собственные инстинкты и склонности, но мы не знаем, что они означают, пока не сможем перевести их в социальные эквиваленты. Мы должны быть в состоянии перенести их обратно в социальное прошлое и увидеть в них наследие предыдущей расовой деятельности. Мы также должны иметь возможность проецировать их в будущее, чтобы увидеть, каковы будут их исход и конец. В только что использованном примере именно способность видеть в детской болтовне обещание и потенциал будущего социального взаимодействия и беседы позволяет правильно обращаться с этим инстинктом.

Я считаю, что психологическая и социальная стороны органически связаны между собой и что образование нельзя рассматривать как компромисс между ними или как наложение одного на другое. Нам говорят, что психологическое определение образования бессодержательно и формально, что оно дает нам только представление о развитии всех умственных способностей, не давая нам никакого представления о том, как эти способности используются. С другой стороны, утверждается, что социальное определение образования как приспособления к цивилизации делает его вынужденным и внешним процессом и приводит к подчинению свободы личности предвзятому социальному и политическому статусу.

Я полагаю, что каждое из этих возражений верно, когда они выдвигаются против одной стороны в отрыве от другой. Чтобы узнать, что такое сила на самом деле, мы должны знать, какова ее цель, использование или функция; и этого мы не можем знать, если не считать индивида активным в социальных отношениях. Но, с другой стороны, единственно возможное приспособление, которое мы можем дать ребенку в существующих условиях, это то, которое возникает, если дать ему полное владение всеми своими способностями. С появлением демократии и современных промышленных условий невозможно точно предсказать, какой будет цивилизация через двадцать лет. Следовательно, невозможно подготовить ребенка к какому-либо точному набору условий. Подготовить его к будущей жизни — значит дать ему власть над собой; это значит тренировать его так, чтобы он мог полностью и с готовностью использовать все свои способности; чтобы его глаз, ухо и рука могли быть инструментами, готовыми командовать, чтобы его суждение было способно уловить условия, в которых оно должно работать, а исполнительные силы были обучены действовать экономично и эффективно. Невозможно достичь такого приспособления, кроме как при постоянном учете собственных сил, вкусов и интересов индивидуума, т. е., скажем, когда образование постоянно превращается в психологические термины. В общем, я считаю, что индивидуум, который должен получить образование, является социальным индивидом, а общество представляет собой органический союз индивидуумов. Если мы устраним социальный фактор у ребенка, у нас останется только абстракция; если мы устраним индивидуальный фактор из общества, мы останемся только с инертной и безжизненной массой. Поэтому образование должно начинаться с психологического понимания способностей, интересов и привычек ребенка. Он должен контролироваться в каждом пункте, ссылаясь на те же самые соображения. Эти силы, интересы и привычки должны постоянно интерпретироваться — мы должны знать, что они означают. Они должны быть переведены в термины их социальных эквивалентов — в термины того, на что они способны в плане социального служения.

СТАТЬЯ ВТОРАЯ. ЧТО ТАКОЕ ШКОЛА

Я считаю, что школа в первую очередь является социальным учреждением. Образование — это социальный процесс, а школа — это просто та форма общественной жизни, в которой сосредоточены все те силы, которые будут наиболее эффективными в том, чтобы побудить ребенка разделить унаследованные ресурсы расы и использовать свои силы в социальных целях. .

Таким образом, я считаю, что образование — это процесс жизни, а не подготовка к будущей жизни.

Я считаю, что школа должна представлять настоящую жизнь – жизнь такую ​​же реальную и жизненно важную для ребенка, как и та, которую он ведет дома, по соседству или на игровой площадке.

Я считаю, что образование, которое не происходит через формы жизни, формы, ради которых стоит жить, всегда является плохой заменой подлинной реальности и имеет тенденцию сковывать и омертвлять.

Я считаю, что школа как институт должна упростить существующую общественную жизнь; должен свести его, так сказать, к зародышевой форме. Существующая жизнь настолько сложна, что ребенок не может соприкоснуться с ней без замешательства или отвлечения; он либо ошеломлен множеством происходящих действий, так что теряет собственную способность к упорядоченной реакции, либо он настолько стимулируется этими разнообразными действиями, что его способности преждевременно включаются в игру, и он становится либо чрезмерно специализированным, либо дезинтегрированным. .

Я считаю, что как таковая упрощенная социальная жизнь школьная жизнь должна постепенно вырастать из домашней жизни; что он должен браться и продолжать занятия, с которыми ребенок уже знаком дома.

Я полагаю, что он должен показывать ребенку эти действия и воспроизводить их таким образом, чтобы ребенок постепенно узнавал их значение и был способен играть свою собственную роль по отношению к ним.

Я полагаю, что это психологическая необходимость, потому что это единственный способ обеспечить непрерывность роста ребенка, единственный способ придать новым идеям, данным в школе, основу прошлого опыта.

Я считаю, что это еще и социальная необходимость, потому что дом — это форма общественной жизни, в которой воспитывался ребенок и в связи с которой он получил свое нравственное воспитание. Задача школы — углубить и расширить его чувство ценностей, связанных с его семейной жизнью.

Я считаю, что большая часть современного образования терпит неудачу, потому что оно пренебрегает этим фундаментальным принципом школы как формы общественной жизни. Она рассматривает школу как место, где должна быть предоставлена ​​определенная информация, где должны быть усвоены определенные уроки или где должны быть сформированы определенные привычки. Ценность их понимается как лежащая в основном в отдаленном будущем; ребенок должен делать все это ради чего-то еще, что он должен делать; это просто подготовка. В результате они не становятся частью жизненного опыта ребенка и поэтому не являются по-настоящему воспитательными.

Я считаю, что нравственное воспитание основывается на этой концепции школы как способа общественной жизни, что лучшее и глубочайшее нравственное воспитание есть именно то, которое человек получает, вступая в правильные отношения с другими в единстве работы и мысли. . Нынешние системы образования, поскольку они разрушают или пренебрегают этим единством, затрудняют или делают невозможным получение какого-либо подлинного, регулярного нравственного воспитания.

Я считаю, что ребенка нужно стимулировать и контролировать в его работе через жизнь сообщества.

Я считаю, что в существующих условиях слишком много стимулов и контроля исходит от учителя из-за пренебрежения идеей школы как формы общественной жизни.

Я полагаю, что место и работа учителя в школе должны интерпретироваться с этой же точки зрения. Учитель находится в школе не для того, чтобы навязывать определенные идеи или формировать у ребенка определенные привычки, а как член общества, чтобы выбирать влияния, которые должны воздействовать на ребенка, и помогать ему правильно реагировать на эти влияния.

Я считаю, что дисциплина школы должна исходить из жизни школы в целом, а не непосредственно от учителя.

Я полагаю, что задача учителя состоит просто в том, чтобы определить на основе большего опыта и более зрелой мудрости, как дисциплина жизни придет к ребенку.

Я считаю, что все вопросы классификации ребенка и его продвижения по службе должны определяться ссылкой на один и тот же стандарт. Экзамены полезны лишь постольку, поскольку они проверяют пригодность ребенка к общественной жизни и показывают, где он может быть наиболее полезен и где он может получить наибольшую помощь.

СТАТЬЯ ТРЕТЬЯ. ПРЕДМЕТ ОБРАЗОВАНИЯ

Я считаю, что социальная жизнь ребенка является основой концентрации или взаимосвязи во всем его обучении или росте. Социальная жизнь дает бессознательному единство и основу всех его усилий и всех его достижений.

Я полагаю, что предмет школьной программы должен обозначать постепенную дифференциацию примитивного бессознательного единства общественной жизни.

Я считаю, что мы нарушаем природу ребенка и затрудняем наилучшие этические результаты, слишком резко приобщая ребенка к ряду специальных занятий, чтению, письму, географии и т. д., вне связи с этой общественной жизнью.

Я полагаю поэтому, что истинным центром соотношения школьных предметов являются не наука, не литература, не история, не география, а собственная общественная деятельность ребенка.

Я считаю, что образование не может быть объединено с изучением науки или так называемым природоведением, потому что вне человеческой деятельности сама природа не является единством; природа сама по себе представляет собой множество различных объектов в пространстве и времени, и пытаться сделать ее центром работы сама по себе значит вводить принцип излучения, а не принцип концентрации.

Я считаю, что литература — это рефлекторное выражение и интерпретация социального опыта; следовательно, оно должно следовать за таким опытом, а не предшествовать ему. Поэтому его нельзя сделать основой, хотя можно сделать итогом объединения.

Я еще раз считаю, что история имеет воспитательную ценность, поскольку она представляет фазы социальной жизни и роста. Его необходимо контролировать, ссылаясь на социальную жизнь. Принятая просто как история, она отбрасывается в далекое прошлое и становится мертвой и инертной. Взятый как свидетельство общественной жизни и прогресса человека, он наполняется смыслом. Я полагаю, однако, что это не может быть понято так, за исключением того, что ребенок также непосредственно вводится в общественную жизнь.

Соответственно, я полагаю, что первичная основа образования заключается в способностях ребенка к работе по тем же общим конструктивным направлениям, что и те, которые породили цивилизацию.

Я считаю, что единственный способ заставить ребенка осознать свое социальное наследие — дать ему возможность выполнять те основные виды деятельности, которые делают цивилизацию тем, чем она является.

Таким образом, я верю в так называемую экспрессивную или конструктивную деятельность как центр корреляции.

Я считаю, что это стандарт для места приготовления пищи, шитья, ручного труда и т. д. в школе.

Я считаю, что это не специальные занятия, которые следует вводить в дополнение ко многим другим для расслабления или облегчения или в качестве дополнительных достижений. Я скорее полагаю, что они представляют собой как типы основные формы социальной деятельности; и что возможно и желательно, чтобы знакомство ребенка с более формальными предметами учебной программы происходило посредством этих занятий.

Я считаю, что изучение науки является образовательным, поскольку оно выявляет материалы и процессы, которые делают социальную жизнь такой, какая она есть.

Я полагаю, что одна из самых больших трудностей в современном обучении наукам состоит в том, что материал преподносится в чисто объективной форме или рассматривается как новый особый вид опыта, который ребенок может добавить к тому, что он уже имел. На самом деле наука ценна тем, что дает возможность интерпретировать и контролировать уже имеющийся опыт. Его следует вводить не столько как новый предмет, сколько как демонстрацию факторов, уже включенных в предыдущий опыт, и как предоставление инструментов, с помощью которых этот опыт можно легче и эффективнее регулировать.

Я считаю, что в настоящее время мы теряем большую часть ценности изучения литературы и языков из-за устранения социального элемента. Язык почти всегда трактуется в книгах по педагогике просто как выражение мысли. Верно, что язык — это логический инструмент, но в основе своей и прежде всего он социальный инструмент. Язык — это средство общения; это инструмент, с помощью которого один человек делится идеями и чувствами с другими. Когда к ней относятся просто как к способу получения индивидуальной информации или как к средству продемонстрировать то, чему она научилась, она теряет свой социальный мотив и цель.

Я считаю, что поэтому в идеальной школьной программе нет последовательности занятий. Если образование — это жизнь, то вся жизнь с самого начала имеет научный аспект; аспект искусства и культуры и аспект коммуникации. Поэтому не может быть правдой, что надлежащие занятия для одного класса — это просто чтение и письмо, а в более позднем классе могут быть введены чтение, или литература, или наука. Прогресс заключается не в последовательности занятий, а в развитии нового отношения к опыту и нового интереса к нему.

Наконец, я считаю, что образование следует рассматривать как непрерывную реконструкцию опыта; что процесс и цель образования — одно и то же.

Я полагаю, что выставлять какую-либо цель вне образования как обеспечивающую его цель и стандарт, значит лишать образовательный процесс значительной части его смысла и склонять нас полагаться на ложные и внешние стимулы в общении с ребенком.

СТАТЬЯ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРИРОДА МЕТОДА

Я полагаю, что вопрос о методе в конечном счете сводится к вопросу о порядке развития способностей и интересов ребенка. Закон предъявления и обращения с материалом — это закон, имплицитно заключенный в собственной природе ребенка. Поскольку это так, я считаю, что следующие утверждения имеют первостепенное значение для определения духа, в котором осуществляется образование:

      1. Я считаю, что активная сторона предшествует пассивной в развитии детской натуры; это выражение предшествует сознательному впечатлению; что мышечное развитие предшествует сенсорному; что движения предшествуют сознательным ощущениям; Я считаю, что сознание по своей сути двигательно или импульсивно; что сознательные состояния склонны проецировать себя в действии.

Я считаю, что пренебрежение этим принципом является причиной большой траты времени и сил в школьной работе. Ребенок оказывается в пассивной, восприимчивой или поглощающей позиции. Условия таковы, что ему не позволено следовать закону своей природы; результатом являются трения и потери.

Я считаю, что идеи (интеллектуальные и рациональные процессы) также являются результатом действия и передаются для лучшего контроля над действием. То, что мы называем разумом, есть прежде всего закон упорядоченного или эффективного действия. Попытка развить способность рассуждать, способность суждения без обращения к выбору и расположению средств действия является фундаментальной ошибкой в ​​наших нынешних методах рассмотрения этого вопроса. В результате мы предъявляем ребенку произвольные символы. Символы необходимы для умственного развития, но они служат инструментом для экономии усилий; представленные сами по себе, они представляют собой массу бессмысленных и произвольных идей, навязанных извне.

    2. Я считаю, что образ — это великий инструмент обучения. То, что ребенок выносит из любого представленного ему предмета, — это просто образы, которые он сам формирует по отношению к нему.

Я полагаю, что если бы девять десятых энергии, направляемой в настоящее время на обучение ребенка определенным вещам, тратились на то, чтобы следить за тем, чтобы у ребенка формировались правильные образы, работа по обучению была бы бесконечно облегчена.

Я полагаю, что большую часть времени и внимания, уделяемых теперь подготовке и проведению уроков, можно было бы более разумно и с пользой направить на тренировку способности ребенка к воображению и на то, чтобы он постоянно формировал определенные, яркие и развивающиеся образы различных предметов, с которыми он соприкасается в своем опыте.

      3. Я считаю, что интересы — это признаки и симптомы растущей власти. Я считаю, что они представляют собой зарождающиеся способности. Поэтому постоянное и внимательное наблюдение за интересами имеет для воспитателя первостепенное значение.

Я считаю, что эти интересы следует рассматривать как показывающие состояние развития, которого достиг ребенок.

      Я полагаю, что пророчествует сцена, на которую он собирается выйти.

Я думаю, что только через постоянное и сочувственное наблюдение за интересами детства взрослый может войти в жизнь ребенка и увидеть, на что он готов и на каком материале он мог бы работать с большей готовностью и плодотворностью.

Я считаю, что эти интересы нельзя ни потакать, ни подавлять. Подавить интерес — значит заменить ребенка взрослым и, таким образом, ослабить интеллектуальное любопытство и бдительность, подавить инициативу и притупить интерес. Потакать интересам — значит заменять преходящим постоянным. Процент всегда является признаком какой-то силы внизу; важно открыть эту силу. Удовлетворение интереса означает неспособность проникнуть глубже поверхности, и его верный результат состоит в том, чтобы заменить подлинный интерес капризом и прихотью.

      4. Я считаю, что эмоции являются отражением действий.

      Я считаю, что попытки стимулировать или пробудить эмоции помимо соответствующих действий означают введение нездорового и болезненного состояния ума.

      Я считаю, что если мы только сможем выработать правильные привычки действовать и мыслить в отношении добра, истины и красоты, эмоции по большей части позаботятся о себе сами.

      Я полагаю, что наряду с мертвенностью и серостью, формализмом и рутиной нашему образованию не грозит большее зло, чем сентиментальность.

      Я считаю, что этот сентиментализм является необходимым результатом попытки отделить чувство от действия.

СТАТЬЯ ПЯТАЯ. ШКОЛА И СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОГРЕСС

Я считаю, что образование является основным методом социального прогресса и реформ.

Я полагаю, что все реформы, основанные просто на введении закона, угрозе определенных наказаний или изменении механических или внешних устройств, преходящи и бесполезны.

Я считаю, что образование – это регулирование процесса вступления в общественное сознание; и что приспособление индивидуальной деятельности на основе этого общественного сознания есть единственно верный метод социальной реконструкции.

Я считаю, что эта концепция должна учитывать как индивидуалистические, так и социалистические идеалы. Оно должно быть индивидуальным, поскольку признает формирование определенного характера единственной подлинной основой правильной жизни. Она социалистична, потому что признает, что этот правильный характер должен формироваться не просто индивидуальными наставлениями, примерами или увещеваниями, а скорее влиянием определенной формы институциональной или общественной жизни на индивида и что социальный организм через школа, как ее орган, может определять этические результаты.

Я считаю, что в идеальной школе мы имеем примирение индивидуалистических и институциональных идеалов.

Я считаю, что долг общества перед образованием является его первостепенным моральным долгом. Законом и наказанием, общественной агитацией и дискуссией общество может регулироваться и формироваться более или менее случайным образом. Но посредством образования общество может сформулировать свои собственные цели, может организовать свои собственные средства и ресурсы и, таким образом, с определенностью и экономией сформировать себя в том направлении, в котором оно хочет двигаться.

Я считаю, что когда общество однажды признает возможности в этом направлении и обязательства, которые эти возможности налагают, невозможно представить ресурсы времени, внимания и денег, которые будут предоставлены в распоряжение воспитателя.

Я считаю, что дело каждого, кто интересуется образованием, настаивать на том, чтобы школа была основным и наиболее эффективным инструментом социального прогресса и реформ, чтобы общество могло пробудиться к пониманию того, что означает школа, и побудилось к необходимость наделения воспитателя достаточным оборудованием для надлежащего выполнения его задачи.

Я считаю, что образование, задуманное таким образом, знаменует собой наиболее совершенный и тесный союз науки и искусства, какой только можно представить в человеческом опыте.

Я считаю, что искусство придания формы человеческим силам и приспособления их к общественному служению является высшим искусством; один призывает к себе на службу лучших художников; что никакая проницательность, сочувствие, такт, исполнительная власть не слишком велики для такого служения.

Я считаю, что с ростом психологической науки, что дает дополнительное понимание индивидуальной структуры и законов роста; а с развитием социальных наук, добавляющих к нашим знаниям о правильной организации людей, все научные ресурсы могут быть использованы для целей образования.

Я верю, что, когда наука и искусство соединятся таким образом, будет достигнут самый главный мотив человеческого действия; пробуждались самые искренние пружины человеческого поведения и гарантировалось лучшее служение, на которое способна человеческая природа.