Содержание
Любимые стихи и песни о Родине, Михалков Сергей Владимирович . Библиотека начальной школы , АСТ , 9785170941216 2016г. 135,90р.
Михалков Сергей Владимирович
Серия: Библиотека начальной школы
Осталось всего 6 шт.
135,90р.
-30% после регистрации
В наличии в 6 магазинах
Иркутск, ПродаЛитЪ Европарк
Иркутск, ПродаЛитЪ ТЦ Юбилейный
Красноярск, «Атмосфера Дома»
Красноярск, ПродаЛитЪ Зеленый
Посмотреть все магазины
Цена в магазине может отличаться
от цены, указанной на сайте.
Поделиться ссылкой в:
Издательство:АСТ
ISBN:978-5-17-094121-6
Штрих-код:9785170941216
Страниц:10
Тип обложки:Твердая
Год:2016
НДС:10%
Код:823351
Описание
Книга «Любимые стихи и песни о Родине» включает стихи и песни С.
Михалкова, В. Лебедева-Кумача, Н. Рубцова, Ю. Энтина и других поэтов, рассказывающих ребёнку, насколько ценна и важна Родина в жизни каждого человека. Книга подойдёт для подготовки к таким праздникам, как День России, День Победы, День семьи и поможет расширить кругозор ребёнка.
Для младшего школьного возраста.
Смотреть все
238,00р.
-20% после регистрации
А что у вас? Стихи
(2023 г.)
Михалков Сергей Владимирович
524,00р.
-20% после регистрации
Сказки и стихи для малышей
(2023 г.)
Михалков Сергей Владимирович
103,00р.
-20% после регистрации
Гимн России для детей
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
597,00р.
-20% после регистрации
Всё, что нужно прочитать малышу в 5-6 лет
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович, Драгунский Викт
1019,00р.
-20% после регистрации
Книга для чтения от 3 до 6 лет
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович, Маршак Самуил Я
266,00р.
-20% после регистрации
Трезор. Стихи
(2022 г.
)
Михалков Сергей Владимирович
533,00р.
-20% после регистрации
Сказки и стихи для малышей
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
254,00р.
-20% после регистрации
Три поросенка. Сказки и стихи
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
715,00р.
-20% после регистрации
Новогодние сказки
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович, Сутеев Владимир
533,00р.
-20% после регистрации
А что у вас? Любимые стихи
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
350,00р.
-20% после регистрации
Хочу бодаться! Сказки
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович, Бордюг С.И., Ха
254,00р.
-20% после регистрации
Детям. Стихи с рисунками В. Чижикова
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
103,00р.
-20% после регистрации
Поучительные сказочки
(2022 г.
)
Михалков Сергей Владимирович
218,00р.
-20% после регистрации
А что у вас? Стихи
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
218,00р.
-20% после регистрации
Три поросенка. Сказки
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
238,00р.
-20% после регистрации
А что у вас? Стихи про ребят и про зверят
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
1121,00р.
-20% после регистрации
А что у вас? Лучшие стихи
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
543,00р.
-20% после регистрации
Дядя Степа
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
402,00р.
-20% после регистрации
Дядя Степа. Лучшие стихи и сказки
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
95,00р.
-20% после регистрации
Маленькие сказочки
(2022 г.)
Михалков Сергей Владимирович
Смотреть все
262,00р.
-20% после регистрации
Стихи и рассказы о маме
(2022 г.)
Драгунский В.Ю., Барто А.Л., Успенский, В. Же
251,00р.
-20% после регистрации
Сказки, рассказы, басни
(2022 г.)
Толстой Лев Николаевич
254,00р.
-20% после регистрации
Дом, который построил Джек. Английские песенки
(2022 г.)
Маршак Самуил Яковлевич
254,00р.
-20% после регистрации
Три поросенка. Сказки и стихи
(2022 г.
)
Михалков Сергей Владимирович
238,00р.
-20% после регистрации
Листопадничек. Сказка и рассказы
(2022 г.)
Соколов-Микитов Иван Сергеевич
238,00р.
-20% после регистрации
Иван-царевич и серый волк. Сказки
(2022 г.)
Ушинский Константин Дмитриевич
254,00р.
-20% после регистрации
Волшебный магазин
(2022 г.)
Сутеев Владимир Григорьевич
228,00р.
-20% после регистрации
Не буду просить прощения
(2022 г.)
Прокофьева Софья Леонидовна
243,00р.
-20% после регистрации
Холодное сердце
(2022 г.)
Гауф Вильгельм
228,00р.
-20% после регистрации
Царевна-лягушка
(2022 г.)
Берестов Валентин Дмитриевич
228,00р.
-20% после регистрации
Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях
(2022 г.)
Пушкин Александр Сергеевич
243,00р.
-20% после регистрации
Приключения Алисы Селезневой
(2022 г.)
Булычев Кир
228,00р.
-20% после регистрации
Мои питомцы
(2022 г.)
Чаплина Вера Васильевна
228,00р.
-20% после регистрации
Аленький цветочек. Сказки
(2022 г.)
Аксаков Сергей Тимофеевич, Даль Владимир Иван
228,00р.
-20% после регистрации
Каменный цветок
(2022 г.)
Бажов Павел Петрович
243,00р.
-20% после регистрации
Гадкий утенок. Сказки
(2022 г.)
Андерсен Ганс Христиан
228,00р.
-20% после регистрации
Зимняя книга. Стихи
(2022 г.)
Маршак Самуил Яковлевич
251,00р.
-20% после регистрации
Школьные истории: Рассказы
(2022 г.)
Драгунский В.Ю., Каминский Л.Д., Осеева В.А.
251,00р.
-20% после регистрации
Школьные-прикольные истории
(2022 г.)
Драгунский В.
Ю., Антонова И.А., Кургузов О.Ф.
238,00р.
-20% после регистрации
Русачок. Сказки
(2022 г.)
Заходер Борис Владимирович
Смотреть все
504,00р.
-20% после регистрации
Морской звездочет и другие удивительные рыбы
(2021 г.)
Галина Ильина
547,60р.
-30% после регистрации
Золотое колесо
(2017 г.)
Маршак Самуил Яковлевич
348,00р.
-20% после регистрации
Ежик
(2022 г.
)
Лустина Надежда
533,00р.
-20% после регистрации
Веселый Новый год. Стихи и сказки к Новому году
(2021 г.)
Маршак С.Я., Барто А.Л., Чуковский К.И. и др.
224,00р.
-20% после регистрации
50 первых песенок и потешек
(2021 г.)
Чаплина Н.
700,00р.
-20% после регистрации
Лучшие стихи и сказки
(2021 г.)
Чуковский Корней Иванович
292,00р.
-20% после регистрации
Машины спасатели. Книжка с пластиковыми колесами
(2021 г.)
Клапчук Т.
99,00р.
-20% после регистрации
Ушки-Ушки. Стихи.
(2021 г.)
Анохина Е., иллюстрации Леонова Л.
328,00р.
-20% после регистрации
Веселые задачники
(2022 г.)
Остер Григорий Бенционович
395,00р.
-20% после регистрации
Мой Мишка: Стихи для малышей
(2020 г.)
Александрова З.
Н.
877,00р.
-20% после регистрации
Стихи и сказки для самых маленьких. Рисунки В. Сутеева
(2022 г.)
Чуковский К.И., Барто А.Л.
282,00р.
-20% после регистрации
На дороге (Синий трактор)
(2022 г.)
Купырина Анна
487,50р.
-20% после регистрации
Дядя Степа
(2019 г.)
Михалков Сергей Владимирович
292,30р.
-30% после регистрации
Я расту
(2016 г.
)
Барто Агния Львовна
742,00р.
-20% после регистрации
Песенник Петсона и Финдуса № 2
(2021 г.)
Нурдквист Свен, Хедман Свен
360,00р.
Зеленый медведь: Сборник стихов для семейного чтения
(2013 г.)
Баранов Юрий Иванович
76,00р.
-20% после регистрации
Мы с Тамарой
(2019 г.)
Барто Агния Львовна
270,00р.
-30% после регистрации
Е мое! Стихи для детей
(2016 г.
)
Литвинова Л.М.
903,00р.
-20% после регистрации
Песенки, потешки, колыбельные для малышей
(2022 г.)
Маршак С. Я., Чуковский К.И., Токмакова И.П.
162,50р.
-20% после регистрации
Басни
(2019 г.)
Крылов Иван Андреевич
Любимые стихи о Родине, о России — Mamainfo.ru
Главная » Статьи » Полезные заметки
| Администрация | ||
| 06.06.2012 | ||
| Рейтинг: 0 Голосов: 0 Комментариев: 0 | ||
детям, учим стихи и песню о Родине
* * *
С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре,
С хороших и верных товарищей
Живущих в соседнем дворе.
А, может, она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять.
С чего начинается Родина?
С заветной скамьи у ворот,
С той самой березки, что во поле,
Под ветром склоняясь, растет.
А, может, она начинается
С весенней запевки скворца
И с этой дороги проселочной,
Которой не видно конца.
С чего начинается Родина?
С окошек, горящих вдали,
Со старой отцовской буденовки,
Что где-то в шкафу мы нашли,
А, может, она начинается
Со стука вагонных колес
И с клятвы, которую в юности
Ты ей в своем сердце принес.
С чего начинается Родина?
слова к песне из кинофильма «Щит и меч»,
автор Михаил Матусовский, 1968 год
Родина
Если скажут слово «Родина»,
Сразу в памяти встаёт
Старый дом, в саду смородина,
Толстый тополь у ворот,
У реки берёзка-скромница
И ромашковый бугор.
..
А другим, наверно, вспомнится
Свой родной московский двор.
В лужах первые кораблики,
Где недавно был каток,
И большой соседней фабрики
Громкий, радостный гудок.
Или степь от маков красная,
Золотая целина.
..
Родина бывает разная,
Но у всех она одна!
Зинаида Александрова
Родная земля!
Холмы, перелески,
Луга и поля —
Родная, зелёная
Наша земля.
Земля, где я сделал
Свой первый шажок,
Где вышел когда-то
К развилке дорог.
И понял, что это
Раздолье полей —
Частица великой
Отчизны моей.
Георгий Ладонщиков
Что мы Родиной зовем?
Что мы Родиной зовём?
Дом, где мы с тобой живём,
И берёзки, вдоль которых
Рядом с мамой мы идём.
Что мы Родиной зовём?
Поле с тонким колоском,
Наши праздники и песни,
Тёплый вечер за окном.
Что мы Родиной зовём?
Всё, что в сердце бережём,
И под небом синим-синим
Флаг России над Кремлём.
Владимир Степанов
Моя Россия
У моей России длинные косички,
У моей России длинные реснички,
У моей России голубые очи,
На меня, Россия, ты похожа очень.
Припев:
Солнце светит, ветры дуют,
Ливни льются над Россией,
В небе радуга цветная —
Нет земли красивей.
Для меня Россия – белые березы,
Для меня Россия – утренние росы,
Для меня Россия, ты всего дороже,
До чего на маму ты мою похожа.
Припев
Ты, моя Россия, всех теплом согреешь,
Ты, моя Россия, песни петь умеешь.
Ты, моя Россия, неразлучна с нами,
Ведь Россия наша – это мы с друзьями.
Припев
текст песни Г.Струве, Детский хор «Вдохновение»
| « Предыдущая | Следующая » |
Комментарии:
стихов «Родина» — Здравствуй Поэзия
Ах, Николаас, моя любовь к нему не такая, как моя любовь к тебе;
Моя любовь к тебе была когда-то и может быть еще слаще, чище, изящнее и свободнее;
И все же, как жаль! заточенный в насмешку и освобожденный не судьбой;
Это еще должно прийти и уйти; она не может вечно оставаться веселой рядом с тобой и в моем обществе.
Но сегодня ночью в Амстердаме будет холодно?
Но к хладнокровию останешься без внимания; ты будешь жестким и смелым;
К сожалению, я уверен, что тем временем здесь будет еще один кошмар;
Ибо твой голос и стремления будут слишком далеки; с предположениями и стихами я не слышу.
Спи, мой милый, спи; ибо, в отличие от твоего, ни один другой нрав или любовь не бывают слишком благоухающими и сладкими;
Все это не будет ни соблазнять меня на флирт, ни торопить меня на встречу;
Любовь моя к тебе еще несомненна, определенна и неколебима;
Как и везде вокруг летняя погода; это и неизбежно, и приятно.
Тогда моя любовь к тебе была юношеской и от нее пахло временной жизненной силой;
Но теперь по-другому — я теперь понимаю — различие между искренностью и притворством.
Ах, Николаас, как мы когда-то бродили по дорогам, и по близлежащим сферам — в живом бодрости;
Со сладкими языками — мы слушали бы каждую песню и смеялись бы над чрезмерно претенциозным плачем.
Опять же, мы остановимся перед каждой лавандовой фермой;
Как будто они хотели знать, и могли бы только внести свой вклад, и сделать нашу любовь лучше.
Мы оба были в цветущей юности и все же умудрялись хранить свое целомудрие;
И мы с радостью повиновались, и друг за другом дни шли, и каждая секунда становилась еще прекраснее.
Но в одну минуту ты был, но весь ушел;
Оставив меня в заблуждении; оставив меня в полном смятении.
У меня не было больше счастья во мне, ибо все было, в моем уме, лишь сном о тебе;
И каждый шаг таким образом ощущался как безвозвратный путь агонии.
Ах, я ненавижу эту агонию! Самой агонии, которую я хотел, но зарезать, искупить — и похоронить!
Ибо в то время я знал не красоту душ и поэзию;
Я думал, но мир был совершенно пресным и высокомерным;
Насколько я понял, это было далеко.
Теперь я видел твой образ — с более законного угла — и ясность;
И должным образом увиденное больше которых — и все начинает становиться на свои места — и более ленивая, ясность;
Теперь все прекрасно, хотя когда-то ничего не было так хорошо;
А теперь с миром хочу дружить; Я хочу быть в паре.
Быть может, ты снова станешь частью моей истории;
Но заранее прошу тебя увидеть и выслушать его;
Сказка, которая сразу вселила в мое сердце большое недоверие и печаль и побледнела;
Но из которого теперь мое сердце нашло выход, и даже удовлетворительно заигрывало с ним,
Ибо всякая сказка, чем ближе я к ней приближаюсь, так же подлинна, как ты;
И так, и только так, я хочу, чтобы ты засвидетельствовал меня, я хочу, чтобы ты меня увидел.
Я до сих пор содрогаюсь от нежного безумия при каждой фигуре и воображении, которое я вижу наедине с тобой;
Они по-прежнему так завораживающе ясны — и, на мой взгляд, являются самым невероятным сокровищем.
Моя любовь к тебе, возможно, закончилась; и отныне будет мертв навеки;
Он был похоронен как ничтожный предмет и дорогое старое, отжившее чудо;
И поэтому не беспокойтесь, ибо в моем уме оно стало тенью и перестало существовать;
Я заставил тебя уйти в отставку, я заставил тебя быстро уйти и воздержаться.
Ах, но опять же, я буду отрицать все, что я сказал, прежде чем выдать себя еще раз;
Или вовлекая себя в ветры мучительной тяжести, или пренебрежительно холодную дрожь;
Ибо ничто не могло сбить меня с пути так хорошо, как если бы ты не был рядом со мной;
Образ того, что ты далеко-среди ярости утра и самой тесноты ночей.
И на секунды эти боли захотят похоронить меня, заставят кричать;
И выкрикивай само имя твое воистину; твое собственное усугубленное молчание и громкие грехи;
Ах, ибо все эти тени вокруг слишком яростны — но жадно жутки;
Как всплески рассеянной бдительности, непонятые, но длящиеся вечно, как вечность.
‘Это была твоя собственная ошибка — и поэтому ты не должен никого винить;
Ты был тем, кто унесся прочь; ты был тем, кто прервал нашу историю.
Ты был тот, кто полностью распрощался с доброй сущностью — моим драгоценным временем и пространством;
И в небытие ты послушно отправился; оставив все, что мы построили, в обильные траты.
Ты исчез слишком быстро — и больше никто тебя не видел;
Ты исчез, как столб дыма, к которому неравнодушен этот виртуальный мир;
И ни один из твоих рассказов, с тех пор, как-был, ни задумчиво остался;
Не осталось ни одной нити твоего голоса, чтобы шевелиться и звенеть в том зале.
Ты весело отплыл обратно в свою гордую прежнюю родину;
Ах, и волнующие звуки твоего дотошного Амстердама;
Неизменно как человек королевской крови, в свой старый трудный путь обратно;
Среди святости твоей смертности; «между скромными колебаниями твоих королевских чар.
И ты странный! На этот раз ты высмеивал и считал королевскую власть *******;
Но опять же, к которой самой, как доверчивой и бездушной жертве, ты мог безмятежно пасть;
Таким образом, ты всегда был верен не своей гордыне и аккуратно клятвенным словам;
Ты навеки разделен своей дилеммой; и неумолимый пот твоих пугающих двух миров.
Действительно, твои богоподобные глаза когда-то пронзили меня — и коснулись моего самого плотского счастья;
Но со славой, которой я не мог радоваться; при котором я не мог не покраснеть от нежности.
Твои чары, хотя когда-то обжигали и душили меня созревшей жизненной силой;
Всё-таки не ладно было — и всё галантней меня обнимать предлагал; ни целовать мои кипящие губы, мягче.
Каждое из этих воспоминаний заставит меня ненавидеть тебя еще больше;
Но ты сам сделал более прощающим и превосходным, как никогда раньше;
«Ах, милая, — возразил бы ты опять — прошлой ночью, — кто в этой жизни не согрешит?»
‘Прощает каждую свою согрешившую душу; потому что это неверно, потому что все это по своей сути подло.
«Да, да», и ты бы согласился на мой последующий вопрос,
«Я изменился навсегда — не в небытие, но на вечность».
‘Для меня любовь к золоту теперь не так сочна’,
‘Я элегантно отдам себя, чтобы больше не мучить, но как верный друг.’
‘Я назову свое прежнее я сумасшедшим; и быть наделенным только правдой, ружьями и ненавистью;
‘Но теперь я постараюсь быть послушным; и непослушный не-к моей судьбе.
‘Ах, позвольте мне исправить это — мои первые ночи, мои порывистые ошибки’
‘Позвольте мне исправить то, что когда-то было недостойным; то, что когда-то было сказано как ложное и фальшивое».
«Поэтому, когда осень снова найдет свой конец и во всем своем величии наступит»,
«Я надеюсь, что твое богатство любви будет восстановлено, и все будут живы»,
«Ибо я ничего не пытался чтобы достичь, и ни для чего другого я изо всех сил старался;
‘Но только сделать предложение твоей любви; и твоя готовность быть моей приветствуемой женой.
И это маленькое признание разорвало, разорвало на куски мое дорогое сердце!
Но не могу ли я сказать — он был торжественно установлен еще раз — в поселениях желаний;
Я скоро оживился и уже не затуманен ни шумом, ни неучтивым колебанием;
Ах, ты, так сладко ты утешил и удалил от меня святость любых багровых нитей моего уныния.
Ибо напрасно я думал, если бы я изо всех сил, добиваться от тебя просто любви и искренности;
Ибо напрасно я думал, что ты не можешь ни оценить меня, ни твои коралловые глаза не могут видеть;
И опасность, в которой я оказался, действительно была опасна для моей ночи и дня;
Потому что это лишило меня моего веселья; и нагло сжал мою гордость и совесть, ввергнув мою цельность в смятение.
Но теперь ты освободил меня от дальнейшего погружения в мою печаль;
Ты, кто угодил мне вчера; и не будет более далеким завтра;
Ты, который мог скрасить мои часы шутками такими прекрасными, а иногда и смешными;
Ты, кто может, но отныне как удовлетворительный, неисправимый и добродетельный.
Ах, Николаас, я больше не буду называть тебя сумасшедшим; или сделать тебя коварным;
Ты будешь побуждать меня забыть все, ибо ненавидеть души нехорошо и опасно;
Ты напоминаешь мне о славном и глубоком изяществе прощения;
И снова это самое святое дело, которое мы должны сделать; самое благословенное и самое желанное Богом изобретение.
О, моя милая, может быть, ты согрешил; но среди благословенных ты все еще можешь быть самым благословенным;
Ибо ничего, кроме благодарности и невинности, теперь видно — в твоей груди;
Даже когда я наказывал тебя — и называл тебя лишь препятствием;
Ты все-таки простил меня и снова обратил меня в упругое веселье.
Ты теперь чист — и отнюдь не кроток, а жесток — как прежний твой я;
Ибо, в отличие от настоящего, оно никогда не могло быть ни удовлетворено, ни сыто, ни приятно;
Он был слишком поглощен своей погоней за окровавленным серебром и золотом;
И к любви ослепла, и жадные беды ее, здорово дерзки.
И так же, как его окровавленное серебро — это может быть всего лишь сама злая кровь;
Ибо он ценил и ценит каждый кусок с безумием и ненасытным голодом;
Его произведения затмевают его чувства и побуждают тебя хотеть большего — того, что ты мог достать — и иметь,
Но он не осознавал, что с течением времени он делал тебя, а становился хуже — и в самой добродетельной истине, нет лучше.
Но ты носил его, как кусок богоподобной, безупречной слоновой кости;
Ты осыпался и терпел с любовью; и благословил его укоренившимся тщеславием.
Теперь он очистился и покорился — и больше не учит тебя — как быть нетерпеливым и неблагоразумным;
Как он болтал только о грубых, безграничных наслаждениях; и отсутствие опрометчивых препятствий.
Ты лелеял его и увещевал открыть любовь — день и ночь;
И теперь любовь, в душе которой соответственно искали и нашли;
И привел тебя, чтобы поглотить жизнь, как нежная бабочка, — и поднимает твой свет;
Свет, который ты сейчас укрепил и очистил во мне; и должным образом оставил меня в целости и сохранности.
Ты восстановил меня полностью, и заставил меня чувствовать себя очарованным, удивительным и более небесным;
Ты укрепил мою гордость и любовь; и прошептал любящие слова, которых он никогда не говорил мне.
Ах, я надеюсь, что теперь ты благословлен и благополучно изнежен в твоем холодном, озорном Амстердаме;
Амстердам, который, как ты сказал, такой же ветреный и часто заставляет твои пальцы дико неметь.
Амстердам, который болен возвышенными жалобами и славой;
Но никогда не украшены точными или, по крайней мере, честными средствами исследования;
Ибо в каждом доме не существует ничего, кроме вспышек безумия и пламени;
И в котором из этого живет ‘ничего, кроме бессмысленного величия и беднейшей гармонии.
Амстердам, который когда-то поверг тебя в бледный, ужасный и ужасный ужас;
Амстердам, который дал твоим позвоночникам дрожь отвращения и гнусную дрожь;
Но от которого тебе однажды не удалось, роковым образом, ни бежать, ни убежать;
Ни из чьего оцепенения не смог выползти ты или придать какой формы.
Но я уверен, из чего ты теперь восхитительно-и непреодолимо прекрасно;
Ибо в твоей груди больше нет подозрений, и все они благополучно ушли в покой;
Все в твоем собственном мире — и учтивой обители нашей лучшей поэзии;
Который всегда убаюкивает тебя и дарует тебе навеки градусы теплейшей любезности.
Ах, Николаас, каким ты всегда был, дитя ночи, но рожденное при дневном свете;
Бедное-бедное дитя луны, чья жизнь была предана лишь тупостью и страхом.
Ах, Николаас, — а если бы было иначе — мог бы ты увидеть свой свет?
И будь моим сыном радости, будь моим принцем всех более мирных дней; и утвержденные ночи.
И если бы это было так, я мог бы быть тем; та самая идиллия — восстановить твое величие?
Как ты теперь, все могло бы быть слишком кощунственным, и во всех отношениях темным;
Но, может быть, я мог бы отвратить каждый твой кошмар и сделать тебя безопасным;
Может быть, я мог бы сделать тебя безопасным и счастливым и спать спокойно; полностью обеспечен.
Ах, Николаас! Ибо радость твоя чиста — и исключительно чиста, чиста и чиста!
И именно из-за твоей невинности я снова создам тебя в своем уме и буду боготворить тебя;
Ибо нелепость твоя так же застенчива, как и чистота твоя;
Но в твоих руках королевская власть незапятнана, безупречна и слишком надежна.
Ибо в сказаниях о вечных царствах ты сам будешь достойным королем;
Ты будешь благословлен всеми благочестивыми нарядами и драгоценностями, которых ты сам заслуживаешь;
И не какой-либо другой тиран в этих мирах, — который издевается над другими душами и притворяется храбрым;
Но в плену собственных разладившихся душ, и чудес обмана, и проклятий сдержанности.
О, сладкий-милый Николаас! Пожалуйста, помогите моей поэзии — и определите, что во мне лежит!
Послушай его сердцебиение — и скажи мне, любит ли он тебя еще;
Как хочется потянуться и, может быть, прикоснуться к лунному свету;
Лунный свет, который выглядит и кажется далеким, но значит так же много — до самой нашей ночи.
Ах! Смотри, моя дорогая, как лунный свет снова улыбнется нашему возобновленному рассказу;
Если наша история в невиданном будущем когда-нибудь действительно возобновится — и таким образом все вылечит;
Также это невозмутимое и все еще восхитительно-тоскливое чувство;
Чувство, когда-то переросшее в угрызения совести, — как только ты затоптал и далеко ушел от меня.
Снова любовь будет, в твоем чистейшем сердце-реинкарнированном,
Ибо это единственное существо, которое чудесно-и неисчерпаемо,
Для наших душ, это единственное спасение — и которое вполне съедобно,
Чтобы утешить и похвалить наши отчаявшиеся существа, которые когда-то были брошены на произвол судьбы и безжалостно разъярены.
Любовь должна быть лекарством от всей должной одышки и трепета;
Любовь должна быть непогрешимой и, главное, неутомимой;
И любовь будет нашим новым приглашением — к безрассудству наших исчерпанных искушений;
Еще раз любовь будет нашей заслугой, которая священна и неизменна; и, таким образом, безропотный и непогрешимый.
Любовь снова наполнит нас до краев и сделает наши души красноречивыми;
Любовь будет ключом к жизни, такой полной, и к озерам страсти, таким горячим;
Давая возможность нашим душам порхать и возлагать единые руки на все возможные различия;
Что для общества возможно не бесплатно; и барьер, как они есть, к веселью нашего назначения.
Таким образом, на кольцах союза снова будут пировать наши нежные сердца;
Как будто весь мир на зверя растерзал;
Но самое главное, у них не будет больше ни сожалений, ни ненависти;
Или даже лады, для каждого приступа удовлетворения был достигнут; и все, таким образом, было возмещено.
Таким образом, это может быть ты; это в конце концов будет достойно моего уважения;
Как когда-то ты открыл мне глаза — и показал мне все, чего может не хватать в этом самом мире.
Пока ты стремился быть замечательным и сильным; этот мир был слишком уязвим и слаб;
И пока есть твои слова и поэзия; все были, может быть, слишком невинны — и понятия не имели, о чем говорить, о чем говорить.
Возможно, ты и есть то самое достоинство, о котором я молился и всегда любил;
Ты мог бы поднять и облегчить меня красиво; как звезды очень хорошо делают луну вверху.
И среди твоих губ лежат твои сладкие поцелуи, которые заставили меня жить;
Чудо, которым он еще не обладает; специальность, которой ему, возможно, не суждено было дать.
Ты мог бы быть песней, которую я всегда хотел написать;
Но печально разорван в один день бури; и, таким образом, быть тайно оставленным забытым;
Ах, Николаас, а кто сказал, что любовь вовсе не мужественна, легко обманчива и томна?
Ибо всякая душа, говорящая это, может быть слишком бредовой, а может быть, очень привычной и пресной.
И в такой тьме смерти; ты всегда будешь языком, которому я обещаю;
Тот, кому я доверю заботу о своей поэзии; и другие слова из уст в уста;
Одну я буду помнить, ту, которую я когда-то так ужасно обожал и желал поцеловать;
Тот, чье имя я хотел бы прославить; как я буду и теперь произносить каждый день, торжествующе и агрессивно, вслух.
Ибо твое имя все еще звучит во мне с безумием, но шаблонным обвинением, наслаждением;
Ибо твое искусство все еще приводит меня в блаженство и надежду в ожидании одного чарующего поцелуя;
Ах, присутствие тебя в моем воображении не может сделать меня праздным, а мою сердечную душу — праздной;
Картинка настолько порочная, что захватывает весь мой разум, больше всего, даже больше, чем его.
О, Николаас, и, может быть, так после этого, я буду любить и восхвалять тебя еще раз — как я делаю свою поэзию;
Ибо, какова моя поэзия, ты уже укоренился во мне; и таким образом дышу во мне.
Ты как-то жила в моей крови, и хотя фиктивно все же — в моем будничном блаженстве;
Ты стоишь больше, чем любая другая любовь
«Родина» Салли Томас — Dappled Things
«Родина» Салли Томас
Able Muse Press, 2020; 126 стр., 19,95 долларов США
Салли Томас — одна из моих самых любимых поэтов среди всех поэтов, которых мы опубликовали в Dappled Things .
Есть что-то от Филипа Ларкина в элегантном, но легком течении ее стихов, с его беспощадными размышлениями о старении и запоминающимися английскими пейзажами. Ларкин, конечно же, был сварливым библиотекарем-агностиком, который, как известно, считал брак и детей смертным приговором, так что, возможно, на этом сходство заканчивается. Новая книга Томаса называется «Родина», а материнская энергия — ее «основа бытия». В предисловии к книге перечислены возможные значения названия: «собственное материнство Томаса», «Мать-природа», «материнское рождение стихов», «английский как родной язык Томаса», «Мать-Церковь» и «Мария как Мать Бог.»
Общеизвестно, что за последние пятьдесят лет произошел взрыв «поэзии материнства». На веб-сайте Poetry Foundation появилась страница стихов на материнскую тему с печальным суждением: «До 1970-х годов было опубликовано очень мало реалистических стихов о материнстве». После Сильвии Плат поэты быстро начали наверстывать упущенное, и, по словам Стивена Берта в его эссе «Поэтика материнства», «неудивительно, что если мы оглянемся на американскую поэзию, начиная с XIX в.
70-е годы, рождение детей и уход за маленькими детьми — важные темы, возможно, темы (если мы хотим разделить стихи по темам), которые вызвали самое широкое стилистическое изобретение, наибольшее количество стихов большинства поэтов, которые меньше всего похожи на стихи прошлого».
Салли Томас легко занимает свое место в этой новой традиции, хотя ее стихи не глубоко в гуще молока и лишения сна. В ее голосе есть холодная, неторопливая авторитетность: она — мать в зрелом возрасте, вышедшая из-под интенсивного смятения младенцев и кричащих малышей. Когда она оглянется на те времена, каждый читатель, у которого есть дети, почувствует укол узнавания:
У тебя тоже была коляска и дети. Вы прошли
под окнами.Ты оттолкнул свое маленькое одиночество на дорогу.
Время и смертность занимают важное место в работах Томаса. Вот одно из моих любимых стихотворений из книги, цитируемое целиком:
«Оленьи яблоки»
Пока ты гадаешь, что случилось с весной,
В прохладном лунном свете и шепоте сверчков,
Сезон меняется.
Нет больше свадебного кружева.
Пурпурный жар заливает изменчивое лицо
Придорожный кизил изнашивается в этот торопливый день.
Вернувшись домой, ты нарезаешь яблоки, чтобы убрать
В морозилку на зиму: мягкие, побитые
ветровалы—Олени яблоки , говорят — фруктовый киоск продает
0
0
7 Шесть долларов за коробку весом в двадцать с лишним фунтов,
Для приманки на охотничьих прилавках. Укушенная червями Гала, Кокс,
Бабуля Смит, несколько малышей, чье имя
Не знаешь, все вместе дышат одним и тем же
Запах спелый, почти перебродивший. Теперь вы разрезаете
Зернистую плоть вплоть до сердца с камерами,
Жесткая, как хрящ, где гнездятся черные семена.
Вы наполняете десять пакетов Ziploc, но насыпаете лучшие,
Наименее надкушенные яблоки в миску. Раньше это был
Которые проходящие дети тут же съедали их.
Кто их сейчас съест, пока они не растаяли
В их рыхлой шкуре? Пустая трата, вы бы плакали,
За исключением того, что в этот момент они — праздник
Смотреть на них, собранные вместе в последнем
Нестандартный свет — пышный, красный или золотой
Как пыльца, восковощекая, лучезарно холодная.
Нет больше свадебного кружева.
Это лучший вид современной официальной поэзии: не просто метрически верной, но гибкой и разговорной. Музыка стихотворения строится и строится до гонгового мерцания последних двух слов. Как получается, что наша жизнь начинает ускоряться, сначала тихо, в то время как мы все еще верим, что нам всегда будет «двадцать с чем-то», а затем «время года меняется»? Что случилось с весной и «свадебным кружевом» лета (это и полевой цветок, и воспоминание о молодоженах)? Как дети так быстро растут? Все эти неумолимые перемены, даже яблоки с их «почти перебродившим» запахом, грозящим разжижаться. И все же дерзкая красота этого натюрморта с яблоками «красными или золотыми, как пыльца» сохранится — это всегда было важной функцией поэзии с древних времен.
(Вспомните Горация и его похвальбу о создании «памятника прочнее бронзы».)
Венцом книги является последовательность стихов под названием Ричелдис из Уолсингема, , впервые появившихся в этом журнале. Как и « Станционный остров » Шеймуса Хини, это серия стихов, связанных с древним местом паломничества католиков. Хопкинс упомянул святыню в одном из своих стихотворений, когда сказал, что «наш звездный вендер сказал бы / Чудесное молоко было Уолсингемским путем» — то есть средневековые паломники использовали Млечный Путь как указатель к месту назначения. Согласно легенде, в 1061 году Рихельдис явилась Богородица и велела ей построить точную копию своего дома в Назарете. Она трижды пыталась, но потерпела неудачу, но однажды проснулась и обнаружила, что ангелы построили дом, пока она спала. Дом и его святой колодец стали известны как «Английский Назарет», самое популярное место паломников после Кентербери. В конце концов святыня была разрушена при Генрихе VIII.
Гэри Уоллер, профессор литературы, совершивший небольшое светское паломничество в Уолсингем в 2006 году, написал о своем опыте и упомянул о литературных последствиях разрушения Уолсингема, которое «сверхъестественным образом преследовало елизаветинскую эпоху в стихах и народных песнях».
Подобно Филипу Ларкину в «Посещении церкви», Уоллер посетил святое место со смешанными чувствами насмешки и ностальгии, но был неожиданно тронут. «Когда я встал и вышел из Святого Дома, остановившись, чтобы пожалеть о сухости колодца — в тот день у меня не было ритуала окропления, — я спросил себя, о чем спрашивают так много паломников: слушали ли мы? Возможно, Хранители святыни хотели бы, чтобы я выслушал более ортодоксальный урок, но то, что я услышал, было: взрастили ли мы во всех нас, мужчинах и женщинах, то, что шекспировский Цимбелин называет «женской частью»? Думаю, недостаточно. Уолсингем мягко намекает, по крайней мере этому паломнику, что именно в этом и заключается наше спасение». Его поездка произвела на него сильное впечатление (несмотря на его неверие), что Уолсингем «является местом поклонения женскому религиозному опыту — опыту не только женщины, но и самой женщины».
Для Томаса это женское присутствие пронизывает всю историю храма. Она создает полифонию из множества разных женских голосов: Ричелдис оглядывается на свою жизнь; медсестра возвращается домой с Первой мировой войны; средневековая трактирщица жалуется, что сбивается с ног, обслуживая толпы паломников.
Я уже упоминал, что поэзию Томаса часто преследует тревога о времени, которое неумолимо течет к смерти или оглядывается назад, когда наши воспоминания все дальше и дальше уходят в прошлое. И время постоянно сталкивается с нами в Richeldis стихи, когда мы петляем между настоящим и прошлым, посещая 1080, 1918, 1854, 1659, 1216 и снова возвращаясь в 1080 год. Современные виньетки переплетаются с историческими стихами:
Сквозь зеленую майскую мягкость каждый год люди
идутБосиком в город, зовя друг друга Пилигрим
Застенчиво, как люди
Когда их мир перестал верить.
Звучащее средневековье начало — это кривое заблуждение: паломники современные; сцена перемещается в общежитие, где «американская пара / С растущим смятением наблюдает за своим двухлетним ребенком / Мажет себя красным желе и кремом под мягким / Испуганным взглядом других дам в кардиганах». Этот мягко-насмешливый тон, однако, не отрезает современного читателя от прошлого, как будто мы уже не можем к нему относиться.
В стихотворении, датированном 1401 годом, трактирщица раздраженно кричит паломнице, что ей не хватило места:
Бог нашел ложе для нашего Господа. Эль, эль.
Пусть Он, Боже, храни нас, найдет тебя,
Богоматери, чистую соломенную постель без блох.
Все сразу что-то требуют от нее — кто-то хочет пива, еще одну квартиру — и ее раздражение сочувственно связывает ее с современной американской парой и их диким, перемазанным желе малышом. Сама Ричелдис говорит обычным поэтическим голосом Томаса, за исключением последнего стихотворения, где ее слова наполнены англо-саксонским и донормандским миром Беовульфа и Кедмона:
Высокое небо боронило росистое поле под паром,
Посадило то, что ему понравилось. Первое здание сплоховало:
Площадь в саксонском стиле. Неправильный.
Плохо в его костях, корабль с сокровищами затонул.
Каждый день дела меня дразнили и уничтожали.
Как и эти оленьи яблоки, сам ее английский обречен забродить и стать для нее чем-то неузнаваемым.